– Это всё из-за колдовства! – бурчит Хенрик, забивая пулю в ствол пистолета окровавленной рукой. – Я…

Он не успевает договорить, как от дверей кричит Кляйбер:

– А-а, подлюки… Они кидают болты!

И словно в подтверждение его слов, в залу, щёлкнув о косяк двери, влетает болт, залетает в посуду на столе и со звоном разбивает там что-то.

– Дьявол, – рычит генерал. – Кляйбер, не подставляйся там… Ты, что, ранен?

– Нет, господин, – отзывается кавалерист, аккуратно выглядывая в двери снова.

– Фон Готт, поищите всё-таки мой подшлемник.

Он помнит, что на дворе было двенадцать солдат, а с ними теперь ещё и ловкий сволочь-сержант… Двенадцать солдат с алебардами и арбалетами – это не лакеи с тесаками. От этих так просто мечом не отмашешься. Так что подшлемник лучше найти и шлем надеть как следует.

«Двенадцать человек и сержант. Сам граф, видно, ещё тот боец, его можно и не считать, – вспоминает он. И потом оглядывает своих людей. – Трое. Бойцы отменные, что Хенрик, что фон Готт, да и кавалерист не первый день в седле; страха не видно в них, думают, что я знаю, что делать».

И ему действительно нужно было что-то придумывать. Идти во двор, на открытое пространство, к лошадям? Попытаться пробиться к воротам? Там, во дворе, когда они будут у коновязи, в них со всех сторон полетят болты, а к воротам нужно будет пробираться через алебарды.

«Допустим, доспех у них всех, кроме кавалериста, отменный, а у того ноги и бёдра не защищены, пару болтов – и всё, его заколют, а втроём драться с тринадцатью… Переколют всех… Можно, конечно, попытаться, но вот на конях уйти всё равно не дадут. Побьют коней, непременно побьют, постреляют, даже если и удастся подойти с ними к воротам».

Тут фон Готт, перевернувший труп одного из лакеев своим клевцом, вдруг поднимает голову и говорит, прислушиваясь:

– Скулит, что ли, кто-то…

Волков ничего не слышал, но и не запретил оруженосцу проверить прилегающую комнату, откуда лакеи выносили посуду и вино, и тот, едва зайдя в неё, буквально сразу прокричал:

– Сеньор! Тут он!

Тут же из комнаты донёсся не то визг, не то вой, какая-то возня, и вот крепкий оруженосец в забрызганных от крови латах тащит в комнату… пажа Виктора. Да, теперь его одежды не белы, а во многом замараны кровью, его лицо всё в слезах, он не может наступать на левую ногу, чулок на ней полностью бурый от крови.

Каждый выдох его сопровождается стоном и причитаниями:

– Ах… какая это мука… ах… какая это боль…

– Заткнись, уродец… Сразу хотел это сделать, как тебя увидал, – издевается над пажом оруженосец и хлопает мальчишку по белому берету кольчужной рукавицей, а потом хватает его за шиворот и подтаскивает к мёртвому фон Флюгену, – вот, гляди сюда… Это наш боевой товарищ… Он мёртв, из-за тебя…

Хенрик, заканчивающий уже с пистолетами, взводя ключом пружину последнего, смотрит на пажа с ненавистью…

– О… А… – ноги у пажа подкашиваются, он и так толком не стоял, а после удара по голове валится на ковер. – Господа, я не виноват… Господа…

Фон Готт не даёт ему закончить и снова бьёт его по голове сверху.

– А-а-а… – паж хватается за голову. – Господа-а-а…

А едва он утихает, как Волков сразу спрашивает у него:

– Есть ещё выход из замка?

– Выход? – не понимает мальчишка. – Какой выход?

– Дурак, – оруженосец дважды бьёт Виктора по лицу.

Бьёт излишне сильно, паж скулит, закрывается, и барон даже просит оруженосца:

– Фон Готт, полегче… Вы дух из него вышибете! – и, понимая, что у них не так уж много времени, генерал продолжил: – Эй, вы, вы меня слышите? Как вас там? Виктор?

– Да, господин, я вас слышу, – всхлипывает паж. – Господин?

– Есть ли из замка ещё выходы? Ну, чтобы не спускаться во двор.

– Есть… – всхлипывает мальчишка. – Одна дверь ведёт в ущелье за замком, но там нет дороги, там ручей… Камни везде…

– Дверь? А ворота ещё есть? Или ещё какой-нибудь выход?

– Нет, господин, ворот нет, тут везде скалы, ещё… – Виктор вспоминает. – Одна девка бежала из замка через нужный сток, через нужник в стене, в полу, пролезла в дыру, там на стоке не было решётки, но опять же она вылезла в ущелье, там её и схватили на следующий день.

«Ну нет, я не собираюсь сбегать через нужный сток, уже лучше я буду прорубаться к воротам».

И тут неожиданно для генерала заговорил Хенрик; он, вешая пистолетную сумку на грудь, спросил:

– А чашу барону преподносила и вправду маркграфиня? Та красивая женщина, кто она?

– Нет, не маркграфиня, то была госпожа Агнежка… Товарка графини. Их тут только две госпожи было.

– Тоже ведьма? – сразу догадывается старший оруженосец.

– Ведьмы, – подтверждает паж, – они обе ведьмы, да и граф наш известный ведьмак.

– А ты? – встряхивает мальчишку за шиворот фон Готт. – Тоже из этих?

– А-а… – хнычет паж. – Господин, не дёргайте меня так, у меня начинает снова идти кровь, вот… смотрите! – он показывает фон Готту ладони, полностью залитые кровью.

– Отвечай, подлый, ты ведьмак? – оруженосцу плевать на кровь мальчишки.

– Я? – казалось, что паж удивлён. – Я нет! Мне просто уйти было некуда, а так я вам всё расскажу…

Но рассказать всё ему не дал генерал:

– Так если то была не принцесса, а какая-то тварь, то где Её Высочество? Она жива вообще?

– Жива, жива, – радостно сообщает паж. – Тельвисы велели держать её взаперти, она в левом крыле, во флигеле, над конюшнями.

Волков хотел ещё о чём-то его спросить, но тут подал голос кавалерист Кляйбер от двери:

– Господин! Господин! Арбалетчики по стене идут, сюда смотрят, четверо их, не ровён час, кидаться начнут, – и не успел ещё Волков ответить ему, как он снова закричал: – На балкон ещё поднимаются, вижу их, и главный с ними!

Гостиная зала была настолько велика, что людям с алебардами было бы несложно «работать» тут своим страшным оружием, да и арбалетчики весьма хорошо бы чувствовали себя на балконе у двери, простреливая оттуда всю залу через огромные распахнутые двери. Надо было отсюда убираться… Куда-нибудь в узкие коридоры и небольшие комнаты, где у него и его людей сыграло бы преимущество в доспехе, а преимущество врага с древковым оружием сошло бы на нет.

– Фон Готт, захватите красавчика, пусть укажет нам, как выйти к двери, что ведёт из замка. Хенрик, вы за ним, пистолеты держите наготове, Кляйбер, ты в арьергарде, «глаза на затылке».

Вопросов ни у кого не было, и фон Готт схватил пажа за шиворот и встряхнул того, оторвав от ковра; тот заверещал что-то про кровь и что он скоро изойдёт ею, но оруженосец его не слушал и уже тащил пажа к выходу в боковую комнату, что была слева от главных дверей.

Глава 4

Через комнату, в которой было множество столов и столиков, заставленных чистой посудой и блюдами с кушаниями, они прошли один за другим, а фон Готт так и тащил перед собой хромающего и скулящего пажа, время от времени толкая его в ребра и шею окровавленным клевцом и приговаривая:

– Шевелись, крыса, шевелись же, не то прибью.

А тот в секунды, когда ему удавалось не скулить и не жаловаться на боль и вытекающую из него кровь, указывал:

– Вон дверь, ведёт в кухни и пекарни.

Винтовая лестница вела вниз, в пахнувшую стряпнёй темноту, и оруженосец уже потащил туда окровавленного мальчишку, как, сделав несколько шагов, закричал:

– Враг! Враг тут!

И вправду, Волков услыхал голоса, крики снизу, а ещё как бьётся железо о каменные стены лестницы. С алебардами на этой узкой лестнице было непросто.

– Назад! – в ответ ему крикнул генерал. – Фон Готт, слышите? Хенрик, пропустите меня!

Он сам захотел взглянуть, сколько внизу солдат, и протиснулся вперед. Волков, признаться, надеялся, что это опять будут лакеи, но встретил двух злобных солдат в шлемах и кирасах, один был с копьём, другой с алебардой, а позади их ещё подначивал и бородатый корпорал:

– А ну, ребята, накололи его, накололи!